Вообще, я подумал и решил, что хочу, чтобы оно здесь тоже лежало.
Рейтинговая сакумия.
читать дальшеНино приезжает вечером, когда заканчиваются съемки. Людей и машин на улице становится немного меньше, душный майский воздух наполнен сладковатым запахом цветов, деревьев и приближающегося лета. В квартире жарко, открыты все окна, но все равно постоянно хочется сунуть голову под кран с ледяной водой и почувствовать себя хоть на несколько секунд живым человеком.
Волосы у Нино растрепаны, тонкая белая рубашка липнет к спине от пота, просвечивает, и когда Казунари нагибается, чтобы развязать кроссовки, становятся видны четкие, как-то беззащитно очерченные лопатки и линия позвоночника. Шо стоит, прислонившись к косяку, барабанит пальцами по лакированному дереву и упрямо старается не смотреть, не видеть, не обращать внимания, но все равно каждый его случайный взгляд прикован к Нино, каждый его случайный жест обращен к нему. Шо смотрит на него так, будто это в последний раз, будто пытается навсегда собрать в памяти образ этого дьявольского мальчишки, с его светлыми растрепанными волосами, тонкой, совершенно не мужской шеей, россыпью родинок на плечах и ключицах, со всей его худобой, нескладностью, острыми локтями, вечно обкусанными губами и жадными, хитрыми, ищущими глазами. Он смотрит на него и не может оторваться, подумать ни о чем другом не может, а Нино отпихивает кроссовки в угол коридора и улыбается так, что хочется сразу сдохнуть.
- Ну, и почему ты опять здесь? – ворчит Шо вместо того, чтобы подыхать, - мы же договорились, не больше пары раз в неделю, у меня совсем нет времени, завтра рано утром интервью, а потом снова репетиция, ты же знаешь, и…
Он говорит это упрямо, повторяет, напоминает о работе, но почти сразу ловит себя на том, что все эти умные и правильные фразы направлены лишь на то, чтобы успокоить себя самого, чтобы выбросить из головы мысли о том, как охренительно Нино улыбается, как облизывает губы, закусывает нижнюю… К черту все. К черту. К черту.
- Я соскучился, - спокойно и уверенно говорит Казунари и делает шаг вперед, неумолимо приближается, как тайфун, ураган или цунами, как стихийное бедствие, которое невозможно обойти, можно только пережить, - ты ведь тоже скучал, верно?
Шо хочет сказать, что да, конечно, скучал, очень скучал, но это не повод для того, чтобы приезжать поздно вечером, когда пора уже спать, но слова застревают у него в горле, колкие, неровные и ненужные, во рту пересыхает, и единственное, что он может позволить себе сделать – это схватить Нино за плечи, прижимая к себе, сквозь тонкую ткань одежды ощущая, какое горячее, мокрое от пота его тело.
- Я тебя ненавижу, - сообщает он куда-то в светлую макушку Нино, а тот смеется.
Невозможно сдержать себя, невозможно успокоить себя, невозможно дать себе хоть короткую передышку, чтобы вдохнуть побольше воздуха, досчитать до десяти и пойти спать. Воздуха действительно не хватает, дышится через раз, и когда Казунари уверенно и привычно забирается ладонями под футболку, Шо кажется, что его ломает, переламывает на мелкие кусочки в какой-то гигантской мясорубке, а потом создает его заново, другого, нового Сакурая Шо. Этот Сакурай Шо уже не помнит о том, что завтра рано вставать, не помнит о репутации, об отце, о работе и незаконченных делах. Он чувствует только, как в его руках смеется, вздрагивая и прижимаясь, самый дьявольский двадцативосьмилетний мальчишка из всех возможных.
Добраться до спальни не хватит никаких сил, Шо тянется к пуговицам на рубашке, почти отрывая их от белой ткани, проводит пальцами по ребрам и впалому животу, и Нино шумно втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, нервно хихикает и кривится.
- Щекотно, - неуверенно сообщает он и проводит ладонями по бедрам Шо, - у тебя охренительная задница, господи, ты знаешь, что она реально охренительная?
- Заткнись, - ворчит Шо, хотя даже от столь привычных слов встают дыбом волосы на загривке, - заткнись, я тебя правда ненавижу. Какой же ты мудак иногда, с ума сойти можно, - не удержавшись, он впивается поцелуем в яркие губы, кусает до крови, слизывая капли ее языком, собственнически напоминает о своих правах.
Нино тихо всхлипывает от неожиданности и снова смеется. Иногда Шо кажется – он действительно дьявол, истинный черт с рогами и хвостом, он подчиняет себе всех, кого встречает на своем пути, и вся его обманчивая беззащитность, вся его подростковая хрупкость приводят лишь к тому, что однажды ты оказываешься в его сетях и не можешь пошевелиться.
Шо мечтает подчинить его себе – полностью и до конца, с головы до пят. Забрать, не отпускать, утвердить в качестве своей собственности, и, может быть, только тогда он сможет спать спокойно.
Нино послушно прижимается к стене, послушно дает стянуть с себя джинсы вместе с нижним бельем, но в глазах его хитро пляшет огонь. Для него все – игра, очередная битва, очередная попытка возомнить себя богом, но если он действительно бог, Шо готов первым преклоняться ему, приносить дары и кровавые жертвы. Первым в жертву он принесет себя.
У Нино тело худое, угловатое, гибкое, родинки рассыпаны по коже невпопад, будто бы случайные капли краски попали на кожу, да так и не оттерлись, и Шо безумно хочется коснуться каждой родинки губами и языком, но – не сейчас, все не сейчас, все потом, когда не будет ломить тело и виски от предвкушаемого удовольствия. Он хотел бы сказать многое, прикоснуться везде, вспомнить чужое тело заново, но вместо этого торопливо стягивает с себя джинсы, кусает Нино в ключицу, оставляя красноватый след, и жадно слушает, как коротко и рвано вздыхает Казунари, отзываясь на каждое случайное прикосновение.
Сил нет быть ласковым и нежным, да и не хочется, хочется – забрать себе, доказать, присвоить, наставить меток.
- Ненавижу тебя, - еще раз повторяет Шо, шепчет, кусая за ухо, а Нино все смеется, обнимает за шею, виснет на Сакурае и насмешливо замечает:
- Думай, что хочешь, только прекрати уже с ума сходить, - и с какой-то безумной улыбкой добавляет, - трахни меня… пожалуйста.
От этого «пожалуйста» у Шо пробегает дрожь по спине.
Все, что он может теперь, это подхватить на руки, прижимая ближе к себе, вжимая в стену и чувствуя, как выгибается, чуть дрожит горячее тело, как истерически бьется чужое сердце, рискуя вырваться из грудной клетки. Трусы давно болтаются где-то в районе щиколоток, член стоит, как каменный, и в голове не мелькает даже мысли о том, что стоило бы сейчас быть хоть немного осторожным или нежным, в конце концов, когда они последний раз были вместе?
Да зачем врать, сейчас в голове вообще нет ни одной мысли, голова звенящая и пустая.
Нино такой привычно горячий, отчетливо узкий внутри, он цепляется пальцами в шею Шо, впивается ногтями в кожу и дышит так, что кажется – теперь он уже точно принадлежит, точно собственность. Он вздрагивает, когда Шо входит глубже, пытается податься назад, запрокидывает голову, упираясь затылком в стену, и дышит рвано, хрипло и быстро, улыбается криво и неуверенно.
Теперь уже можно сдохнуть. Шо кажется, он действительно каждый раз умирает, когда, придерживая ладонями худые бедра, упрямо и торопливо вколачивается в это горячее, шелковистое, утыкается носом в шею, вдыхает запах пота, возбуждения, и его, Нино, личный запах, такой привычный и одновременно такой чужой, каждый раз будто новый. Шо торопится так, будто их в любой момент могут застукать, но на самом-то деле у него просто нет сил для того, чтобы растягивать удовольствие, хочется все и сразу, хочется почувствовать, прочувствовать полностью, хочется раствориться в этом чертовом сплетении тел, в собственной звенящей натянутости, в чужой расслабленной уверенности, фальшивой ломкости, в чужом голосе, вздохе, стоне и жаре.
Он отпускает себя так, будто это никогда не повторится. Он срывается на стон и на крик, хочет то ли причинить боль, то ли напомнить о своих правах, то ли доставить такое удовольствие, чтобы больше не уходил, то ли все вместе.
Когда Нино кончает, утыкаясь лбом в макушку Сакурая, Шо жмурится до цветных пятен в глазах, позволяет себе в очередной раз пометить невозможного дьявола своим телом и запахом.
- Ненавижу тебя, - шепчет он на выдохе.
- А я тебя люблю, - просто говорит Казунари.
И смеется.
Вообще, я подумал и решил, что хочу, чтобы оно здесь тоже лежало.
Рейтинговая сакумия.
читать дальше
Рейтинговая сакумия.
читать дальше