короткая зарисовка о Джеймсе и сигаретах.Вообще-то Джеймс не курит. Он говорит об этом всем, включая режиссера, многочисленных сценаристов, осветителей, операторов, гримеров и прочих важных личностей, без которых любой актер беспомощен, как новорожденный полуутопленный щенок. Все на съемочной площадке, включая Кевина, который старательно затыкал уши, стоило Макэвою начать говорить про сигареты, знают, что Джеймс никогда в жизни, ни за что, даже под дулом пистолета, не возьмет в рот табачную отраву. Предупредили всех.
Только Майклу об этом, кажется, никто не рассказал.
Под лестницей, холодно, темно и как-то стерильно чисто, как бывает только в казенных помещениях, куда все равно никто не заходит. Ни крошек на полу, ни оставленной рассеянным Мэтью кружки из-под кофе, по которым уже можно отслеживать путь их хозяина, если не жизненный, то в пределах съемочных помещений так точно. Вообще ничего нет в этой маленькой каморке под лестницей. Кроме Джеймса. И пачки сигарет в паре сантиметров от его бедер, обтянутых тонкой джинсой.
- Не знал, что ты куришь Dunhill, - приветливо сообщает Майкл и плотно закрывает за собой дверь.
- Сделай милость, не знай об этом дальше, - вяло огрызается Макэвой и жадно затягивается, как-то до нелепого неаристократично удерживая сигарету большим и указательным пальцами, - и слейся отсюда куда-нибудь, а? Бэйкон курит на улице, кстати.
Несколько долгих, почти мучительных секунд Майкл зачарованно смотрит, как шершавые, по-женски мягкие и яркие губы Джеймса плотно обхватывают сигарету, чуть вытягиваются, когда он вновь втягивает в себя дым. Это выглядит гораздо неприличнее, чем любое порно из тех, что Фассбендер смотрел за свою не такую уж и недолгую жизнь. Наверное, потому, что в отличие от порно, это по-настоящему. До сексуальности искренне, до чертова головокружения живо. До тупо ноющего паха просто и безыскусно.
- Намек понят, - наконец кивает Майкл, - но я тоже хочу курить. И тоже здесь. Так что будь добр, потерпи, а?
Джеймс не отвечает и с показушной яростью гасит сигарету о край тумбочки, на которой сидит, выкидывает бычок на пол, мгновенно меняя атмосферу от стерильно безликой до окрашенной в яркие, человеческие тона усталости, легкого раздражения и чего-то еще, неуловимого, что прячется в опушенных уголках обкусанных губ Макэвоя, в его нахмуренных бровях.
Впрочем, он тут же закуривает еще одну.
- Ты чего? – осторожно и несколько неуверенно спрашивает Майкл, наконец-то вспоминая, зачем пришел, и вытаскивая из заднего кармана джинсов пачку сигарет, - что-то случилось?
- Ничего не случилось, - бурчит Джеймс и, вздохнув, виновато объясняет, - с Энни поругался. Там Брен заболел, а мне не уехать даже, сам понимаешь. И она понимает. Она все понимает, и это самое ужасное. Чувствую себя предателем.
- Ты не предатель, ты дурак, - флегматично объясняет Майкл. Он бы много чего еще мог объяснить, но не видит в этом смысла. Семейные проблемы одного шотландца – слава богу, не его зона ответственности, какие бы сны иногда не снились в те короткие часы, когда Фассбендер все-таки проваливается в тревожное и жаркое небытие.
Какая, к черту, разница, чье имя он шепчет, когда кончает?
Порой Майклу кажется, что про весь этот бред надо кино снимать, больное, извращенное, изломанное на корню, чтобы зрителя тоже ломало от слепой, издевательской какой-то ненависти к самому себе. Такой же, какую Майкл испытывает постоянно, каждую секунду своего времени ощущая, как разъедает его изнутри, от солнечного сплетения, болезненно-неправильная зависимость от Джеймса Макэвоя.
От женатого, чтоб его десять раз, мужчины. С ребенком.
Мужчины, который любит свою жену.
- Вы помиритесь, - неловко обещает Майкл и судорожно щелкает зажигалкой, пальцы дрожат так, что попасть кончиком сигареты в пляшущий синий огонек невозможно.
- Наверное, - пожимает плечами Джеймс и поднимается, в последний раз затягиваясь, - спасибо тебе.
На мгновение он наклоняется так близко, что губы почти соприкасаются, и Майкл даже требовательно, почти непроизвольно подается вперед…
Джеймс, усмехнувшись, выдыхает дым в его рот и отстраняется.
Майкл, закрыв глаза, впивается ногтями в ладонь.